Плоды Арабской весны

Прошло шесть лет с начала революционных процессов на Ближнем Востоке. Как эти события повлияли на отдельные страны, регион и геополитику в целом?

14 января 2011 года состоялось неординарное, как для ближневосточной современности, событие: президент Туниса Зин аль-Абидин бен Али покинул страну под давлением демонстрантов и бежал в Саудовскую Аравию. И хотя о приключениях его самолета впоследствии ходило много разных слухов (вроде, сначала он взял курс на Париж, но оттуда был завернут в другую сторону), эта первая победа и одновременно поражение тунисских революционеров еще раз подтвердила интересную тенденцию: представители элиты арабских государств, несмотря на серьезные споры, протянут друг другу руку помощи в трудные времена. После Туниса наступила очередь близких стран: Ливии, Египта, Мали, а затем Йемена, Сирии. Выступления под демократическими лозунгами проходили в Марокко, Алжире, Иордании, Кувейте и Бахрейне. В последнем сработал конфессиональный фактор, и только с помощью саудовских войск и молчаливого согласия Запада Манаме удалось обуздать шиитских протестующих.

Такие разные результаты

Сейчас, шесть лет спустя, о причинах Арабской весны говорится очень много. В многочисленных публикациях, преимущественно американских и западноевропейских исследователей, высказано немало оценок от попыток показать демократическую природу процесса к попыткам предостеречь от «исламистской зимы», которая кое-где уже пришла на смену Арабской весне. Многие западные издательства уже позаботились и о научно-популярныхсправочниках, посвященных этим событиям. Например, престижный британский издательский дом Routledge выпустил такую ​​книгу еще два года назад. Сейчас речь идет не только о политических, но и об общественных измерениях Арабской весны: скажем, о ее влиянии на права женщин, религиозных и национальных меньшинств и др. В общем, исследователи сходятся во мнении, что она не имела какого-то четкого вектора развития, по крайней мере, в каждой стране ситуация развивалась по своему сценарию, который обусловили уже внутренние факторы, а требования протестующих также эволюционировали в ходе самих протестов.

Стоит напомнить и о реальных итогах Арабской весны. По большому счету победу (т. е. желаемую демократизацию) можно увидеть только в Тунисе, где был найден соответствующий консенсус между политическими силами. Правда, десятимиллионная страна с большой плотностью населения в северной и восточной частях, с европейски ориентированным средним классом, отсутствием значительных национальных, конфессиональных или племенных споров изначально имела куда больше шансов на успех. Даже тамошний «исламизм», представленный партией «Ан-Нахда» во главе с Рашидом Ґаннуши, достаточно интеллектуализированным движением, принципиально признает демократический строй, допускает значительную либерализацию экономики. Более того, экономические последствия революционных событий для Туниса были наименьшими: несмотря на некоторые потери, не произошло скачка безработицы, а в некоторых отраслях ситуация даже улучшилась.

Совсем иначе, как известно, события разворачивались в Египте. Демократический строй Мохаммеда Мурси (связанного с движением «Братья-мусульмане»), пришедший на смену режиму Хосни Мубарака, продержался около года, пока в июле 2013 года к власти не пришла военная диктатура Абдель Фаттах ас-Сиси. Мурси, который опирался на лозунги «исламской демократии», к сожалению, не нашел общего языка ни с Западом, ни с соседями. На фоне внутренних экономических проблем («При Мубараке было лучше!» — звучало на улицах) его просто «слили», прежде всего Соединенные Штаты и соседние арабские монархические режимы. С июня 2014 года ас-Сиси из армейского генерала стал полноценным президентом Египта. Собственно, Египет сегодня — это Сирия Башара Асада вчера, попытка зацепиться за заветную «стабильность».

Иное развитие событий видим в Ливии: на фоне «недемократической» Джамахирии времен чудаковатого социалиста Каддафи современность этой страны еще далека от какого-то завершенного вида. Здесь не обошлось без интервенции и межплеменной резни, сформировались радикальные силы ливийского отдела «Исламского государства», продолжается противостояние между силами правительства национального единства (условно демократическими) и радикальными группами. Часть страны, на юго-западе, вообще захватили туареги из «Независимого государства Азавада».

Главная проблема сейчас в значительном напряжении между самими суннитами, в частности «умеренными исламистами», мадхалитами и другими группировками. Де-факто Ливия разделена на несколько частей, а отдельные города вообще находятся под контролем самоуправляющихся «милиций» (араб. «милишият»). Границы здесь, как и в других арабских странах, остаются условными: в отличие от нашей войны на Востоке, где силы сторон преимущественно сосредоточены в пространстве между населенными пунктами, в условиях пустыни и полупустыни воюют иначе. Здесь идет борьба именно за населенные пункты, а не за территории, так как укрепляться и занимать оборону среди вполне открытого ландшафта просто нет смысла.

Еще хуже, как известно, ситуация в Сирии, где можно выделить как минимум с десяток различных группировок, альянсы между которыми не всегда стабильны. С 2011 года, когда в Сирии начались массовые антиправительственные протесты, маховик войны там только набирал обороты, и сейчас только освещение текущей военно-политической ситуации с перечнем всех сил и их идеологических различий заняло бы минимум несколько страниц.

Приблизительно то же видим в Йемене. После отставки в 2011 году с поста президента Али Абдаллы Салеха страна оказалась в водовороте гражданской войны и иностранной интервенции: здесь восстали шииты-хуситы, которые в 2015-м фактически захватили власть в стране и в настоящее время ведут борьбу с Арабской коалицией, которую возглавляет Саудовская Аравия. Последняя проводит свою «АТО» на границе с Йеменом, страдая от террористических атак хуситов. В Йемене также присутствует внутренний фактор, а именно разделение на собственно Йемен и Хадрамаут, исторически отличающиеся между собой части.

Стойкость монархий

Как видим, практически во всех странах, которыми прокатилась Арабская весна, сразу вышли на поверхность внутренние и внешние противоречия. Уникальный ли этот опыт? Очевидно, нет. Вспомним бывшую Югославию, которая после диктатуры долго и мучительно раскалывалась на отдельные государства, или Ирак, который после казни Хусейна и интервенции уже несколько лет находится в круговороте кровавого насилия. Тем более в век гибридных войн, когда сильные мира сего в лицо улыбаются друг другу, а между тем вкладывают деньги и оружие в руки заинтересованных «народных республик», «религиозных»квазигосударств или еще каких-то вооруженных формирований. Архитекторам современных международных отношений хочется любоваться мирными видами европейских или американских городов, но при этом и вести войну. Пусть лучше собственный народ, на «благо» которого она происходит, видит ее где-топо ту сторону телеэкрана.

Как бы цинично это ни выглядело, режиссерам и актерам ближневосточных войн с западной стороны выгодно иногда пугать местное население терактами: мол, посмотрите, они уже здесь, потому можно и нужно бомбить где-то далеко. Вспомним, каким образом тот же Дональд Трамп строил свою кампанию: дружба с Россией нужна, чтобы вместе преодолеть «ИГИЛ», но почему же в таком случае РФ так активно работала в Алеппо (на окраинах которого террористы имели относительно слабые позиции), но практически не задевала Ракку?

Уже на шестой год можно было бы сказать, что пришло оценивать события Арабской весны в определенной ретроспективе, хотя, разумеется, до завершения еще далеко, особенно в Сирии и Ираке. Нетрудно, впрочем, заметить тенденцию, что она болезненно ударила прежде всего по современных режимах, в том числе типичных постсоциалистических диктатурах. Монархические системы, как в отношении демократического типа (Марокко, Иордания, где королевские семьи не занимают всех ключевых должностей), так и абсолютистского (Кувейт, Бахрейн), воздержались и даже получили определенную выгоду из соответствующих событий. На словах поддерживая протестующих, власти через медиа на уровне подсознания закладывали соответствующие месседжи согражданам: вот, смотрите, «домайданились», а у нас «стабильность». Только начались такие демонстрации в Египте, Саудовской Аравии, как, скажем, руководство вузов стало объявлять студентам соответствующие установки сверху. Оно утверждало, что выход на какие-то антиправительственные манифестации — это «раскол целого», «бунтарство» и, наконец, ренегатство по отношению к религии.

Как известно, война против тех, кто решил с оружием в руках свергнуть власть, с точки зрения ислама, является справедливой. Возникает, однако, два вопроса (их задавали себе и участники протестов): а если «выход против власти» был безоружным, то есть мирным, выступлением и, что не менее важно, сама эта власть когда завладела определенной территорией именно насильственным способом? Тот же ибн Хальдун (1332–1406), «отец социологии», как его называют в исламском мире, говорил, что любая единоличная власть — это «сочетание насилия и принуждения». Впрочем, как на Востоке, так и на Западе понимают, что, например, кризис в Саудовской Аравии просто поставит и эту страну на грань гражданской войны, ведь в провинции Шаркийя, особенно богатой нефтью, уже поднимают голову шииты. В прошлом году саудиты казнили шиитского проповедника Нимра Бакра ан-Нимра, который в одном из своих выступлений прямо заявил о непризнании королевской власти в стране. Когда-то, вскоре после подавления беспорядков в Бахрейне, мне пришлось побывать в Даммаме, административном центре Шаркийя. Гуляя по городу, который растворялся в облаках пыли из пустыни, наткнулся на огромное сооружение с пятиметровым забором, укреплениями на въезде, усеянным видеокамерами и лишенным окон. Оказалось, что это, так сказать, «облгосадминистрация», надежно защищена от «посягательств»внутренних врагов. В мечетях Даммама, куда на молитву собирались местные, полки были усеяны разного рода антишиитскими прокламациями, ну, а из огромного местного аэропорта имени короля Фагда можно было разглядеть какие-то военные объекты в пустыне: как оказалось, американские зенитно-ракетные комплексы Patriot. Западные демократии оберегают стабильность лояльных к ним режимов. И социально-экономические условия, созданные нефтегазоносными королевствами для своих сограждан, служат неплохой «профилактикой» революционных действий.

Нет революции конца

Есть еще один «секрет успеха» монархий стран залива. Социальная структура населения там, несмотря на значительную урбанизацию, остается племенной и специфическая идентичность часто определяется именно принадлежностью к племени. Не следует забывать, что бурное развитие Кувейта, Саудовской Аравии, ОАЭ, Омана, Катара и Бахрейна пришлось на 1960–1970-е годы, то есть фактически сейчас этими государствами руководит поколение, прожившее свою молодость в несколько иных условиях. Страны залива, которые когда-то испытали гораздо меньшее влияние колонизаторов, сохраняют историческую «арабскость», в том числе и в политических ориентирах. Кроме того, ислам салафитского направления, который до сих пор вызывает публичные мотивации, в большинстве этих стран достаточно легко воспринял капиталистическую этику и современные рыночные отношения.

Плоды Арабской весны ощутимы и далеко за пределами арабского мира. Для многих мусульман-мигрантов, проживающих на Западе, революционные движения стали надеждой на лучшую жизнь у себя на родине, но, как выяснилось уже в последующие годы, многие мечты так и не осуществились. Многочисленные мусульманские общины в ЕС, например, начали активно включаться в жизнь своей новой родины, понимая, что ситуация часто зависит от их собственной позиции, от того, насколько они сами готовы к конструктивному диалогу с миром. Часть наоборот начала маргинализироваться и воспринимать поражение революционных движений исключительно в религиозном русле: мол, пока не наступит «возрождение ислама», не будет ничего. Для кого-то это «возрождение»заключается, прежде всего, в моральных и обрядовых вопросах, для кого-то — в общественно-политических, и здесь также мнения разнятся: от «исламской демократии» в халифатизму и, в радикальном варианте, «исламской государственности». Для многих Арабская весна, измена «плохих» и слабость «хороших»актеров в этих процессах стали толчком к действиям. Не секрет, что, например, в ИГИЛ попало немало европейских мусульман, даже родившихся в ЕС и с достаточно светским образом жизни в прошлом. Не найдя ответов в «традиционном» исламе, некоторые мусульмане, особенно молодежь, начинают усваивать какие-то истины из записей на YouTube или доступных книг, где из многочисленных цитат из Корана и Сунны (вопреки традиционному пониманию) делается один вывод: исламский мир захватили неверные и вероотступники, поэтому бороться нужно со всеми сразу, встав на сторону «спасительной группы». Парадоксально, но здесь удивительным образом сочетаются кровавые ценности архаики и технологии модерна, когда антидемократический тоталитаризм оказывается следствием собственно демократического выбора. Одновременно, когда в РФ или Средней Азии под видом «традиционного» ислама и «профилактики терроризма» пастве в мечетях просто вдалбливают любовь к Путину или Назарбаеву, а «экстремизмом» считают шевеление пальцем во время намаза (не принято в ханафитском религиозном праве), радикальная реакция становится не просто вероятной, а неизбежной. И то, что Арабская весна где-тоотзывается «зимой», также разоблачает извечные проблемы третьего мира (пусть даже посреди него и видны дубайские небоскребы): несправедливость, неравенство, неравномерность распределения ресурсов, разрыв между желаемым и действительным, который конвертируется в еще более кровавое насилие. Пожалуй, Арабская весна завершится тогда, когда окончательно разрушится постколониальный порядок, когда страны исламского мира станут менее технологически зависимыми, а правящие элиты будут отвечать интересам большинства населения. До этого, несмотря на текущие события, еще придется пройти очень тернистый путь.

М. Якубович