Пакистанский синдром: национальная траектория и внешние факторы

Пакистанская история предстает в виде хронической нестабильности, как во внутренней политике, так и на международной арене. Страна пережила не только смену военных режимов и фаз демократизации, но и три вооруженных конфликта с Индией, и несколько гражданских войн, в частности в восточной Бенгалии и Белуджистане. Наряду с этим, Пакистан доказал примечательную способность к сопротивлению. Условия того, что мы называем «пакистанским синдромом», в действительности, хорошо очерчены и определены, и эта патология не обрекает страну на постоянное начинание всего сначала, как о том свидетельствуют определенные достижения последнего времени.

Пакистанский синдром является плодом трех типов напряженности, столь же давних, как сама страна – или даже, в некоторых отношениях, еще более давних – которые, в то же время, не должны рассматриваться независимо от внешних воздействий.

Унитарное государство-нация или этнолингвистическая федерация?

Пакистан сам появился в результате реализации сепаратистского проекта, вдохновленного говорящей на языке урду элитой Северной Индии. Он стал реакцией на угрозу деклассирования, нависшую над этой ключевой группой, выразительницей интересов аристократической культуры, - эта угроза проистекала из факта прихода к власти индуистского большинства еще с 1850-х годов. Мусульманская элита взывала к солидарности мусульман и опиралась на сильную веру в моральное превосходство практики Ислама. Со временем, в 1906 году, была сформирована Мусульманская Лига во главе с Мухаммадом Али Джинной (1876 – 1948), который безоговорочно выступал за образование отдельного государства.

В середине 1940-х годов среди лидеров провинций в которых мусульмане составляли большинство, - Пенджаба, Бенгалии, Синда, Белуджистана и Пограничной Северо-западной провинции, - не было единодушия относительно видения будущего мусульманского государства; Джинна пообещал им большие уступки: предоставление этим регионам в новом государстве большой автономии.

В 1947 году, Джинна отказался от этого обещания в пользу создания Пакистана как унитарного государства, в котором, под сенью Ислама, урду отводится роль вектора национальной интеграции. Такая централизация, поддерживаемая сменявшими друг друга режимами – гражданскими и военными – продолжалась до 1970-х годов, она вызывала недовольство в регионах, начиная с Бенгалии, которая вступила в конфликт с Исламабадом и добилась своей независимости в 1971 году, когда на ее территории было образовано государство Бангладеш.

Потеряв свой восточный регион, Пакистан должен был совладать с новым источником трений между группой, становящей отныне большинство – пенджабцами – и «периферическими» народами. Со своей стороны, синдхи сплотились в борьбе за нацию-государство, когда в 1971 году управление страной взял в свои руки один из них – Зульфикар Али Бхутто, - пуштуны уже давно начали это делать по той причине, что представители этого народа занимали много высших должностей в армейской иерархии. Тем временем, ни белуджи, жертвы экономической эксплуатации, близкой по своей сути ко внутреннему колониализму, коему некогда подвергались бенгальцы, ни мухаджиры (этим термином обозначаются мигранты, говорящие на языке урду, которые прибыли из северной и западной Индии в 1947 году и обосновались в крупных пакистанских городах, особенно в Карачи) не приняли участия в этом движении. Первые прибегли к партизанской войне, то утихающей, то снова разгорающейся, тогда как вторые учредили политическую партию, Национальное Объединенное Движение (Муттахида Кавми Мувмент MQM), которая принимает участие в выборах, но проявляет также склонности к насилию ради сохранения доминирующей роли на «своей» территории, на которую притекает все больше и больше чужаков, особенно из числа пуштунов.

Это противоречие не является непомерным. В 2010 году, 18-е дополнение к конституции 1973 года – о сущности федерализма – открыло путь для децентрализации власти, первоочередные выгоды из чего должны были бы извлечь провинции. Но это все еще предстоит воплотить в жизнь.

Гражданская власть против военного режима

Чередующиеся десятилетия

Военные и гражданские режимы в Пакистане сменяли друг друга у власти примерно каждые десять лет. С 1947 года по 1958, политические партии впервые попытались установить демократический режим, но государственный переворот, совершенный генералом Айюбом Ханом покончил с этим опытом. Ситуация снова изменилась, когда в 1970 году к власти пришел его преемник, генерал Яхья Хан и организовал выборы, на которых победили бенгальские националисты – а в конечном счете, после отделения Бенгалии в 1971 году, Партия Пакистанского Народа (ППН) Зульфикара Али Бхутто. Если новое правительство смогло дать Пакистану парламентскую конституцию в 1973 году, все же оно было свергнуто в 1977, в результате путча, организованного генералом Зией уль-Хакком, который казнил Али Бхутто в 1979 году и удерживал власть до своей смерти, наступившей во время загадочного крушения самолета в 1988 году.

После этого наступили новые одиннадцать лет правления гражданских – Беназир Бхутто, дочери Зульфикара Али Бхутто, и Наваза Шарифа – они поочередно занимали пост премьер-министра для того, чтобы оживить (возродить) демократию – в виду сильного сопротивления военных они не смогли добиться значительных успехов. Армия снова взяла управление делами страны в свои руки, когда в результате государственного переворота 1999 года к власти пришел генерал Первез Мушарраф, сохранявший власть до 2008 года. С тех пор, демократия снова вступила в свои права, это произошло примечательным образом, по сценарию, ранее неведомому в стране. В действительности, после пяти лет правления ППН под руководством президента Асифа Зардари, в мае 2013 удалось провести всеобщие выборы. Они привели к смене власти и сделали Наваза Шарифа действующим премьер-министром (президентом же стал Мамнун Хусейн).

Идея, согласно которой демократы и автократы сменяли друг друга у власти в ритме чередования гражданских и военных режимов, тем не менее, требует уточнений. В действительности, премьер-министры, избиравшиеся на эту должность, не в полной мере играли свою роль. С одной стороны, армия чинила им помехи. Беназир Бхутто и Наваз Шариф (во время своего первого пребывания на этой должности) не имели достаточной власти для того, чтобы заниматься афганской проблемой, влиять на стратегию отношений с Индией, влиять на ядерную стратегию страны. С другой стороны, они выглядели плохими демократами, некоторые из них – начиная с Зульфикара Али Бхутто – стремились посредством голосования подчинить себе судебную систему – или совместить исполнительную и судебную власть в своих руках. Слабость демократической культуры гражданских элит восходит, по крайней мере, к Джинне, который, увековечивая британский вице-королевский стиль правления, оправдывал подчиненность общественных свобод выполнению своей задачи: конструированию страны изо всех (мусульманских) территорий в виду индийской угрозы.

Социологическая континуальность

Но авторитаризм правящих элит обусловлен, несомненно, еще более фундаментальным образом социологическими факторами. Политический персонал с давних времен набирался, по сути, из числа традиционной сельской верхушки, к которой относятся землевладельцы Пенджаба и Синда, а также племенные вожди в пуштунской зоне и в Белуджистане. Каждая из этих групп, по-своему, является воплощением определенной социальной иерархии, приводящей к увековечиванию патерналистских отношений, в рамках которых представители этих групп решают за «своих» крестьян-избирателей, как тем следует голосовать. Это отрицательное явление смогло сохраниться из-за провала аграрной реформы, которая была сведена на нет именно по причине наличия большого политического веса у сельской верхушки. Конечно, Мусульманская Лига Пакистана (PakistanMuslimLeague-Nawaz, PML-N), правящая ныне партия, представляет прежде всего деловые круги Пенджаба, а не землевладельцев, но она не в меньшей степени служит защитницей интересов элит. Доказательством этому, в частности, служит намного менее социальный характер нынешнего бюджета, по сравнению с тем, который был принят правительством Наваза Шарифа в июне 2013 года, сразу после того, как оно приступило к исполнению своих обязанностей.

Будучи иногда не слишком предрасположенными к социальной и политической демократии, гражданские элиты одинаково отрицательно относились к одному явлению –к созданию военных режимов, которые налагали большие ограничения на то, что понималось ими как демократия. Если семейство Бхутто преследовалось генералом Зией, то не следует забывать, что Али Бхутто некогда начал свою карьеру в качестве министра во время правления Айюба Хана. Пенджабские лидеры, такие как Наваз Шариф и нынешний министр внутренних дел, Чаудхри Нисар Али Хан, сделали свои первые шаги в политике под руководством генерала Зии, в качестве главы правительства Пенджаба и в качестве члена его кабинета соответственно. Размывание различий между гражданскими и военными привело к появлению военно-гражданского истеблишмента, который прежде всего исполнен желания защищать свои классовые интересы. Так, военные или члены их семейств, привлекаемые жаждой выгод, входят в политику – как сыновья Айюба Хана и Зии – или занимаются коммерческой и индустриальной деятельностью, оперируя через фонды сухопутных войск, военно-воздушных сил и флота.

Конвергенция гражданских и военных в рамках одной элиты, состоящей из примерно 2000 семейств, представляет собой ключ для понимания парадоксальной стабильности страны: будь власть в руках партий, или в руках военных, она все равно служит интересам одного и того же класса и находится под его патронатом. На фоне хронических недоимок налогов, отсутствия аграрной реформы и всегда очень высокого уровня расходов на армию, правительство Наваза Шарифа увеличило эти самые расходы на армию примерно на 10% сразу после своего прихода к власти в 2013 году.

Настоящая оппозиция

Означает ли это, что в стране нет настоящей оппозиции? Никоим образом. Конечно, левые силы – в частности профсоюзы – которые устраивали массовые акции на улицах в 1968 – 1969 гг., что привело к свержению Айюба Хана, были разгромлены в результате репрессий, которые были обрушены на них во время правления Али Бхутто – хотя он их использовал прежде чем подвергнуть гонениям. Тем не менее, с тех пор другие силы заняли место оппозиции. В 2007 – 2008 гг., аппарат судебной системы вдохновил беспрецедентное протестное движение против Первеза Мушаррафа. Под воздействием Ифтихара Чаудхри, ставшего затем председателем Верховного Суда, эти уличные манифестации привели к смещению диктатора и позволили вернуться к демократическому правлению. Во время этих событий, судебная власть получила поддержку храброй прессы – даже если некоторые газеты и публиковали заказные материалы – а некоторые журналисты даже заплатили жизнью за свою смелость. Что касается этой четвертой ветви власти, - нужно было бы сказать пятой, в виду веса армии в жизни страны, - то она действует совместно с неправительственными организациями, которые также работают для защиты общественных свобод, вроде пакистанской Комиссии по Правам Человека (HumanRightsCommissionofPakistan, HRCP).

Между Исламом и исламизмом

В стране есть врожденные противоречия. С одной стороны, они обусловлены политико-административной централизацией и социально-политической концентрацией власти, а с другой – центробежными силами, как-то демократические движения, порождаемые ими; и наконец, экзистенциальная напряженность усугубляется вопросом о религиозной идентичности страны.

Ислам без внутреннего консенсуса

Отсутствие консенсуса относительно роли Ислама в пакистанском проекте восходит к 19-му столетию. С одной стороны, различаются интеллектуалы, основавшие в 1877 году Мохаммеданский Английско-Восточный Колледж в Алигархе, что около Дели, - ставшее университетом в 1920 году это учебное заведение стало колыбелью, в которой зародилась Мусульманская Лига в 1906 году. Они отстаивают территориальную общность всех мусульман северной Индии, говорящих на языке урду, о которых мы можем сказать, что они обладают мусульманской идентичностью. С другой стороны, первые фундаменталисты основали семинарию в Деобанде (также неподалеку от Дели), они погрузились в изучение источников Ислама, определяющего умму как общину всех верующих. Это привело, в частности, к провозглашению признания исламского права.

Это различие углублялось на протяжении 20-го столетия, еще со времен колониализма, поскольку Джинна принял территориальную концепцию алигархского движения, пропагандируя создание государства-нации, тогда как улемы – из Деобанда и не только – поддерживали Конгресс Махатмы Ганди в обмен на признание автономности уммы (миллет; общины) мусульман – то есть, признание за ними права руководствоваться Шариатом.

Раздел Британской Индии в 1947 году только усилил это противостояние. Мусульманская Лига, на деле, прибегла к некоему мультикультурализму: религиозные меньшинства, согласно провозглашенному Джинной идеалу, должны были пользоваться такими же правами, как и остальные граждане. Со своей стороны, улемы и фундаменталисты из организации «Джамаа-е Ислами» притязали на учреждение исламского государства – идущего к потенциально безграничному исламизму. Компромисс, разработанный каждой из трех пакистанских конституций, всякий раз склонялся в пользу первого варианта. Но в действительности, от него отклонялись со времени прихода к власти Али Бхутто, и еще больше, во время правления генерала Зии уль-Хакка, начавшего проведение политики исламизации, затрагивающей образование, юридическую сферу и налогообложение (так, был введен закят, - налог, выплачиваемый богатыми в пользу бедных), - такой подход стал превалировать с 1979 года (и до момента гибели генерала в авиакатастрофе).

С 1980-х годов, Пакистан столкнулся с противоречием между идеологическим наследием, использующим Ислам для определения культурной общности и идеологией, делающей религию большинства, в виду ее священного и бескомпромиссного характера, фактором исключения меньшинств. Решение генерала Зии наказывать некоторые случаи богохульства смертной казнью является символом этой эволюции. Такая политика исламизации усугубила раскол между суннитами и шиитами, которые, в частности, отвергли новые правила взимания закята. Конфликт представил собой экзистенциальную угрозу для единства Пакистана, поскольку затронул все регионы страны. Особенно, он бросил вызов целостности исламского фундамента государства, зиждущемуся на добровольном определении – по примеру Израиля – заключающемся в том, что Пакистан представляет собой «идеологическое» государство, поскольку нет какой-то одной религиозной идентичности (имеется в виду более тонкое понимание идентичности. Так, считающие себя мусульманами граждане Пакистана могут быть суннитами, шиитами, ахмадитами, придерживаться тех или иных религиозных исламских концепций. По этой причине, краеугольным камнем построения Пакистана была задумана общая для всех идеология, в более широком смысле, а не какая-то отдельно взятая из этих идентичностей).

Поддержка афганского джихадизма на первых порах

Источником сильной нестабильности является пересечение внутренней и внешней динамики. Кристаллизация этого конфликта, который в Пакистане многими квалифицируется как «сектантский», в действительности, не объясняется той поддержкой, которую оказывал местным шиитам Иран имама Хомейни, желающего экспортировать свою революцию в Пакистан, ни той симметричной помощью суннитам, которая была оказана Саудовской Аравией, стремящейся противодействовать политике иранцев и разжигать рвение суннитов.

Риски дестабилизации, которые представляли собой различные формы исламизма в Пакистане, слились в совершенно ином явлении – в джихадизме. Пакистанские правители поначалу помогали афганским исламистам, которые, с 1970-х годов, могли казаться им полезными для борьбы с пуштунским национализмом. Эта политика, примененная впервые Али Бхутто, продолжалась генералом Зией, систематизировавшим ее в виду советского вторжения в Афганистан и отступления в Пакистан афганских моджахедов, в числе которых были и ставшие затем известными командирами Масуд, Бурхануддин Раббани, Гульбеддин Хекматияр и Джалалуддин Хаккани.

Преемники генерала Зии, Беназир Бхутто и Наваз Шариф, а еще больше «их» военачальники, предприняли весьма неоднозначный маневр, - они оказали помощь другим исламистам, талибам, посодействовали им захватить афганскую столицу, Кабул, исходя из тех соображений, что Афганистан является для Пакистана важным стратегическим союзником против Индии. Они использовали затем группировки исламистов в борьбе против Индии и, более непосредственно, в Кашмире – джихадисты проникали в эту неспокойную провинцию, «кровоточащую под игом Индии». В 1999 году, эта политика приобрела еще одно измерение под руководством Первеза Мушаррафа: привлечение боевиков для участия в операции в высокогорном индийском городе Каргиль (штат Джамму и Кашмир). Как только о действиях боевиков стало известно индийцам, Нью-Дели нанес ответный удар – что вылилось в вооруженный конфликт, известный под названием Каргильская война.

Внутренняя борьба против боевиков-исламистов

Разворот в этой стратегии поддержки исламистов произошел весьма знаменательным образом после 11 сентября 2011 года и свержения режима афганских талибов. Пакистан, который долгое время содействовал появлению и активности группировок афганских джихадистов, включая «Аль-Каиду», совершенно естественно, стал для них базой, на которую они отступили. Страна стала объектом нападок с тех пор, когда Мушарраф, под давлением США, начал подавлять бывших союзников. Нападение на Красную мечеть в Исламабаде – один из бастионов группировок джихадистов – в 2007 году ознаменовало собой поворотный момент. В виду проявленной Мушаррафом решимости, этим «американским лакеем», исламистские группировки из зоны племен, находящейся под федеральным управлением (FederallyAdministeredTribalAreas, FATA) организовались в рамках нового движения талибов Пакистана («Техрик-е Талибан Пакистан», ТТП). Их бастионы расположены в южном и северном Вазиристане.

Упрочение ТТП, как и других исламистских группировок – включая и настоящее государство в государстве, коим стало движение «Лашкар-е Тайба» («Армия чистых») в Пенджабе – смогло произойти по причине неравенства и несправедливости, обусловленных концентрацией власти в руках малочисленной элиты. В глазах простых людей, исламисты могут показаться настоящими борцами за справедливость. Они предлагают некую альтернативу угнетательскому истеблишменту и судебной системе, наиболее коррумпированной на местном уровне. Кроме того, группировки исламистов, лучше организовывают и более эгалитарно проводят благотворительные мероприятия, вроде операций по спасению пострадавших от землетрясения в 2005 году и от наводнения в 2010 году.

Третье измерение пакистанского синдрома, которое принимает в настоящее время форму вооруженной деятельности исламистов, проистекает, в частности, из второго измерения – ужасающего неравенства. Проблема идентичности для многих становится социальным вопросом. Этот вывод согласуется с тем, что можно назвать напряженностью между централизмом нации-государства и региональными притязаниями. Усиление центробежных этнических сил должно действительно существенно уменьшить власть истеблишмента.

Вес внешних факторов

Пакистанская траектория определяется под воздействием внутренней динамики и внешних факторов, которые, в виду своей важности, представляют собой полновесный и значительный компонент внутренней политики. Такой вес внешних факторов объясняется, прежде всего, чувством уязвимости, которое испытывала пакистанская элита в виду противостояния с Индией и ее афганским союзником (это уже потом Пакистан нашел союзников в Афганистане, а тогда страна была более дружественна по отношению к Индии) на момент провозглашения независимости в 1947 году. Этот фактор вынудил пакистанцев искать защиты Соединенных Штатов Америки, которые, в контексте холодной войны, искали себе партнеров в регионе для того, чтобы лучше сдерживать распространение коммунизма в Азии. Пакистан, в обмен на свое участие в Багдадском пакте1 и СЕАТО2, в рамках чего американцы получили разрешение построить базу для своих разведывательных самолетов U-2, получает значительную финансовую помощь и все более и более высокотехнологичное оружие.

С момента переворота Айюба Хана в 1958 году, американо-пакистанские отношения изменили свою сущность: пакистанский истеблишмент прибегает к субсидиям из Вашингтона для финансирования развития страны не посредством налоговых реформ, которые были бы неугодны самым богатым, а посредством подачек извне.

Война за Кашмир 1965 года – став причиной американских санкций – вызвала некоторое охлаждение в отношениях между двумя странами, но американо-пакистанское сотрудничество в противодействии советской оккупации Афганистана возобновило партнерство на десять лет, с 1979 по 1988. 1990-е годы были отмечены новыми треволнениями, вызванными усилиями Пакистана по разработке ядерного оружия и связями Исламабада с талибами. Теракт 11 сентября 2001 года, тем временем, побудил две страны сотрудничать так, как в 1980-е годы, а Афганистан стал театром войны против терроризма. Для того, чтобы помочь Пакистану участвовать в этом процессе – а главным образом, для того, чтобы убедить его принять участие – США пожертвовали ему новую значительную сумму денег, около 20 миллиардов долларов в 2001 – 2012 гг..

Эта помощь позволила пакистанскому государству избежать проведения изменений в политике налогообложения и дала возможность финансировать общественные службы, пребывающие в жалком положении, в том числе и образование. Тем временем, независимость страны подвергалась едва приемлемым испытаниям. В обмен на свою помощь, США действительно получили доступ к пакистанской территории для умножения наносимых дронами ударов, эта стратегия негласно была поддержана военными, но политические правители отмежевываются от нее из-за сильнейшего возмущения общественности.

Волна антиамериканизма, которая заливает Пакистан, стесненность в бюджетных средствах, которую испытывает Конгресс США, и, прежде всего, запланированный на 2014 год вывод войск НАТО из Афганистана, из-за чего Пакистан скоро перестанет быть незаменимым для жизнеобеспечения этих войск, все это выльется в уменьшение финансовой помощи, которой сейчас пользуется Исламабад. Пакистан, особенно в том случае, если откажется проводить экономические реформы, мог бы попытаться найти замену США. Среди потенциальных кандидатов фигурируют Китай, «друг в тяжелые времена», который уже помог стране разработать атомную бомбу и носители для нее, и Саудовская Аравия, в очень близких отношениях с которой находится семья Наваза Шарифа и которая уже помогла финансово Пакистану несколько раз. Такая эволюция сильно изменила бы расстановку сил в регионе.

Кристоф Жаффрело

(Кристоф Жаффрело является исследователем Научного Центра Международных Исследований, CERI, руководителем проекта SciencesPo).

Источник: журнал QuestionsInternationales, № 66

Перевод с французского: Юрий Косенко

1. Багдадский пакт, подписанный в 1955 году Ираком, Ираном, Пакистаном, Турцией и Великобританией, был направлен на сдерживание Советского Союза. США присоединились к его военному комитету в 1958 году. Пакт был перезаключен и получил название Договор о Центральной Организации, СЕНТО, в 1959 году, после того как Ирак отозвал свою подпись.

2. Организация Договора Юго-Восточной Азии, является прозападным военным союзом, который объединил с момента своего создания в сентябре 1954 года Австралию, США, Францию, Новую Зеландию, Пакистан, Филиппины, Великобританию и Таиланд.