Внешняя политика Турции по отношению к арабскому миру: мифы и реалии

Одной из главных особенностей современных геополитических процессов в пространстве арабского мира является значительное усиление роли Турции. Для одних стран, политиков и политических движений Турции — это источник мощной поддержки, для других — непреодолимое препятствие в реализации их эгоистичных и экспансионистских планов. Именно в этой группе стран (Объединённые Арабские Эмираты, Египет и другие) вовсю муссируются мифы о возвращении Турции к имперской политике «неоосманизма», «неооттоманизма», о её амбициях установления своей «региональной гегемонии» и тому подобное.

На наш взгляд, подобные концепции не имеют ничего общего с реальными задачами и целями внешнеполитического курса современной Турции в арабском мире и используются прежде всего для дискредитации имиджа Турции в арабском обществе, прикрытия собственных планов установления региональной гегемонии.

Мы считаем, что по своему характеру внешняя политика Турции в отношении арабских стран носит скорее оборонительный характер и преследует реализацию трёх главных целей: международная (внешняя) стабильность и территориальная целостность; реальная угроза от противоборства региональных союзников, заполняющих вакуум вследствие ухода с Ближнего Востока США; энергетическая независимость.

Турецкая проекция силы в арабском регионе претерпела серьёзные изменения за время пребывания у власти правительств правящей Партии справедливости и развития, которая пришла с доктриной «ноль проблем с соседями», развиваемой тогдашним министром иностранных дел А. Давутоглу. Эта доктрина затмилась событиями «арабской весны» и вакуумом, созданным уходом США из Ирака в 2011 г.

Стремление ряда региональных центров силы перечеркнули результаты арабских революций 2010—2011 гг. и уменьшающийся интерес Вашингтона к региону арабского мира заставил Турцию изменить свой региональный подход.

Конфликт 2015 г. с Рабочей партией Курдистана (РКК), которая ведет вооруженную борьбу против Турецкого государства вот уже более 40 лет, и провалившаяся попытка государственного переворота в июле 2016 г. заставили турецкое руководство переосмыслить роль возрастания опасности возникновения внешних угроз для внутренней безопасности страны.

В 2017 г. в Конституцию Турции были внесены поправки, разрешающие радикальное использование силы в сфере внешней политики и политике безопасности, которые разрешили президенту Р. Т. Эрдогану проводить более напористую региональную политику. Первым серьёзным изменением во внешнеполитическом курсе Турции в арабском мире стала Сирия. К 2016 г. Анкара обнаружила, что потеряла возможность влиять на сирийский конфликт.

Несмотря на то, что Турция имеет почти 900-километровую границу с Сирией, стало ясно, что она не в состоянии достичь своих главных политических задач в гражданской войне в Сирии — смести режим Б.Асада и заменить его на дружеское правительство в Дамаске.

В то же время, Россия и Иран, не имеющие общих границ с Сирией, были более успешными в реализации своих интересов в этой растерзанной войной стране. Они смогли спасти от коллапса режим Асада и препятствовали укреплению протурецкой оппозиции.

В сентябре 2015 г. Россия осуществила военную интервенцию в Сирии для поддержки режима Асада. Влияние Турции на ход конфликта было сведено к минимуму.

Американская поддержка Отрядов народной самообороны (YPG), сирийской ветви РКК в борьбе против ДАЕШ (ISIS) также чрезвычайно беспокоило правительство Турции и заставило его переосмыслить свою политику в Сирии. Как результат, она приобрела более скромную цель: предотвратить создание контролируемого РКК курдского анклава вдоль южной границы, который бы дестабилизировал курдские регионы.

Анкара смягчила свою позицию в отношении Б.Асада, чтобы добиться разрешения для своей военной интервенции на севере и северо-западе Сирии для реализации этой новой цели.

Таким образом, интересы Турции в Сирии теперь ограничены районами, прилегающими к её границе, прежде всего, провинцией Идлиб, и более не связаны с будущим режима в Дамаске.

Максимальное снижение дестабилизирующего влияния сирийского конфликта для своей собственной территории стало для Анкары главной заботой.

Важнейшим драйвером внешней политики Турции является также энергетическая безопасность, которая подвергается опасности от различных угроз, исходящих от региональных союзников.

Сегодня Россия и Иран поставляют приблизительно 80 процентов необходимых для Турции энергоносителей. Это соперничество ставит Анкару в деликатное положение. Вот почему в течение последних нескольких лет она осуществляет диверсификацию энергетических поставок и увеличила свои усилия в энергетическом освоении примыкающих вод, включая Средиземное море.

Это прямо связано с её политикой в Ливии. Когда в 2014 г. разразилась вторая гражданская война в Ливии и Х.Хафтар намеревался объединить Ливию под своим контролем, Турция не была заинтересована играть главную роль в ливийском конфликте. Её внимание было приковано к сирийскому конфликту и другим неотложным угрозам. Поддержка Турцией базирующегося в Триполи Правительства национального согласия ограничивалось медийной сферой и дипломатической поддержкой.

Создание Ближневосточного газового форума (East Med Gas Forum) в начале 2019 г. Египтом, Грецией, Кипром, Израилем, Италией, Иорданией и Палестинской автономией увеличило для Турции роль факторов неопределенности и угроз, которые вытекали из региональных планов трансформации Восточного Средиземноморья в главный энергетический хаб. В этой связи Ливия была определена Турцией как наиболее многообещающая возможность противостоять усилиям ее изоляции.

Усиливающаяся враждебность Египта и ОАЭ также ускорили эти изменения в политике Турции.

В ноябре 2019 г., турецкое правительство подписало соглашение с Правительством национального согласия о морской юрисдикции в Средиземном море, которое фундаментально изменяет границы исключительных экономических зон в Восточном Средиземноморье и сигнализирует о намерениях Турции блокировать любые проекты энергетического экспорта в Европу без ее одобрения.

Таким образом, выживание Правительства национального согласия в Триполи стало главным интересом Турции.

Когда Хафтар возобновил наступление на Триполи в начале этого года, Турция использовала все свои возможности для изменения динамики ливийского конфликта.

Региональное противоборство с Эмиратами, которое турецкое руководство подозревает в участии в заговоре 2016 г. и поддержке YPG и РКК, продолжилось и в 2017 г., когда ОАЭ стали одним из главных организаторов блокады Катара. Турецкое правительство расценило эти действия со стороны ОАЭ, Саудовской Аравии, Бахрейна и Египта как попытку изменения режима в Дохе, наподобие того неудавшегося переворота в Анкаре в 2016 г.

Поддерживая Катар, Турция считает, что тем самым она фактически защищает себя. Турецкий парламент одобрил ратификацию военного соглашения с Дохой и турецкие войска сегодня находятся в Катаре с целью недопущения саудовско-эмиратских военных акций против Дохи.

Таким образом, выходит, что в основе наступательной внешней политики Турции в арабском мире лежит прагматизм, а не какие-то амбиции восстановить «Оттоманскую славу».

Жесткая позиция Турции в отношении соглашения между Грецией и Египтом по разграничению морской юрисдикции в Средиземном море еще раз убедительно продемонстрировала эти качества внешнеполитического курса Анкары во взаимодействии с арабским миром.

Вячеслав Швед