Нация поэтов. Чем живет арабская литература сегодня

Если спросить у сознательного араба, какой из мировых языков насчитывает больше слов, то, безусловно, услышишь в ответ, что арабский, потому что в нем целых 12 млн лексем. Правда это или нет, другое дело, но текстов, этими словами написанных, так много, а по контенту они часто такие большие и «вместительные», что даже далеко не каждый образованный арабский читатель с ними знаком. А тем более европейский.

Несколько лет назад на одном из литературоведческих семинаров в Лондоне, куда съехались как диаспорные, так и «автохтонные» арабские писатели (то есть живущие у себя на родине или в другой арабской стране), прозвучало мнение, что представлена эта литература на западном книжном рынке несколько искаженно. Имелось в виду то, что некоторые «слабые» тексты переведены, а «сильные» — нет. Впрочем, арабы здесь не исключение: известно, как часто история литературы выносит на вершину славы, скажем так, посредственные, но «кому-то нужные» тексты, оставляя в тени гораздо более интересные произведения. Правда, в случае с арабским писательством имеем привычную постколониальную ситуацию: на Западе представители культурных традиций бывших колоний воспринимаются максимум как интересная экзотика или как нечто, нуждающееся в поддержке (на пути к «демократизации») или осуждении (как «регрессивное», «средневековое», второстепенное). Поэтому, заглянув в какой-то журнал, посвященный современной арабской литературе, увидим там вполне предсказуемые исследования гендера, идентичности, сексуальности, цензуры и других тем, которые, скажем так, Арабский мир осмысливает несколько иначе, чем Запад. Хорошо это или плохо, правильно или нет — вопрос слишком пространный, но ясно одно: обычный европеец, которого знакомят с переводом с арабского, будет судить на основании того, интересно ему это читать или нет.

Написанное вязью

Существуют две базовые предпосылки, без которых сложно понять специфику литературного процесса в нынешнем Арабском мире. Первая — языковая ситуация (собственно, «на каком» языке сегодня пишут), а вторая — кто, как и где эти тексты печатает. Современный арабский литературный язык подвергся сильному влиянию западной семантики, а потому очень часто на концептуальном уровне арабоязычный текст имеет «глобализированный» смысл. Излишне говорить, что многие авторы писали на разговорном арабском, диалекты которого кое-кто уже начинает рассматривать чуть ли не как отдельные языки (например, египетский). Если, конечно, речь идет о поэзии, то она остается «более арабской», чем современная арабская проза, создатели которой двигались ментальными путями, заложенными не только их предшественниками, но и западными учителями. Читая таких корифеев арабского слова, как Халиль Джебран (1883–1931), Михаил Нуайме (1889–1988), Тага Гусайн (1889–1973), Тауфик аль-Хаким (1898–1987), нетрудно заметить, как сюжеты классической литературы приобретали новые черты, интересные не только для восточного, а уже и для западного читателя. Когда же речь идет о таких современных авторах, как египетская феминистка Наваль ас-Саадави (родилась в 1931-м), марокканский новеллист Джиляли эль-Кудиа (1954) и арабско-канадская поэтесса Иман Мерсаль (1966), видим уже так называемый арабский постмодернизм, как бы абстрактно это понятие звучало.

Арабский книжный рынок, как утверждают многие аналитики, оставляет желать лучшего. Например, в исследовании Франкфуртской ярмарки по 2014 году было отмечено, что количество новых книг, изданных во всех странах региона (а это более 360 млн населения), примерно равно аналогичному показателю за 2012 год в Украине, то есть 15–18 тыс. названий со средним тиражом 1–3 тыс. экземпляров. Из них более половины увидели свет в Египте, треть — в Ливане, Сирии и Иордании, другие — в странах Персидского залива и Магриба. Самые масштабные книжные форумы проходят в Бейруте («Марадь аль-Кутуб» в 2016 году стал юбилейным, уже 60-м), Шардже, Абу-Даби, Каире, Эль-Кувейте.

Нобелиаты из Арабского мира

Арабская литература имеет единственного нобелевского лауреата — египтянина Нагиба Махфуза, получившего премию в 1988 году (с формулировкой «за реализм и богатство оттенков арабского рассказа, который имеет значение для всего человечества»). Автор пяти десятков романов и повестей свято убежден в том, что литература должна иметь определенную точку опоры, то есть конкретное географическое место и культурное пространство. В таких трудах, как «Шепот безумия», «Аллея Мидак», «Каирская трилогия» и, наконец, последняя — «Седьмое небо», он рассказывает о современной египетской жизни, но во все кружева сложного настоящего вплетает внутренний мир героев. Внешняя пустота («халяа») как ментальный ландшафт современности давала Махфузу возможность акцентировать внимание на личностях, их переживаниях. И недаром: вслед за уже упомянутым Тауфиком аль-Гакимом Магфуза считают певцом нового арабского экзистенциализма. Его «Пансионат Мирамар» («… капля росы, белая тучка, кружево солнечных лучей, орошенных небесной влагой, — колодец воспоминаний, в котором сошлись радость и грусть») еще в 1997 году выходил в украинском переводе Владимира Плачинды, и хочется верить, что «Седьмое небо» также рано или поздно найдет у нас своего переводчика.

Одним из номинантов на Нобелевскую премию по литературе в прошлом году был сирийский поэт Адонис (Али Ахмад Исбар), который с 1985-го живет в Париже. Его «Песни Мигьяра из Дамаска», изданные еще в 1961-м, до сих пор рассматривают как шедевр современной арабской поэзии. Внимательно вчитавшись в разные поэтические экспрессии Адониса, можно заметить и протест («Ні Бог не обирає, ні диявол — вони обидва як стіна, що очі затуляє нам…»; «Помремо, якщо не створимо богів, помремо, якщо не повбиваємо богів») и фатализм «Немає вибору у тебе, бо як зруйнується земля, то стане іншою одразу, немає вибору у тебе, а тільки ця дорога у вогонь, в зневір’я пекло»), и мистицизм «Цар Міг’яр живе у царстві вітру, панує на утаємниченій землі…»). Сам Адонис в одном из интервью высказывался о поэзии так: «Поэзия не имеет начала и конца. В поэзии не существует границ. Наша задача состоит не в том, чтобы размышлять над ее горизонтами. Нужно не заучивать ее, а идти вместе с ней. Нельзя читать стихотворение строка за строкой. Читать его нужно так, словно читаешь открытое пространство».

Мысли вслух

Как известно еще со средневековья, арабский язык имеет более 50 слов для обозначения концепта «любовь»; к тому же в восточной поэтике тематика духовной и телесной любви всегда занимала почетное место. Сирийского поэта Низара Каббани (1923–1998), автора десятков сборников с красноречивыми названиями «Ты для меня», «Дикие касиды», «Люблю тебя, люблю тебя, всё остальное придет», «Словарь любовников», «Только любовь побеждает» и др., сегодня цитируют миллионы влюбленных по всему арабскому миру. Так, как говорил о женщине и любви к ней Низар Каббани, вероятно, могли сказать только классики древней арабской литературы. Писатель провел значительную часть жизни на Западе, его поэзия переводилась на многие языки. Не избегал, впрочем, этот автор и политической тематики, что показывает его контроверсионное стихотворение «Я — террорист», где он писал об «израильском терроре», «американской антицивилизации»: «Я терорист! Якщо я зможу народ звільнити від кривдників і кривди, людину врятувати від дикості людської, щоб розквітли оливи і лимони на півдні у Лівані, щоб повернулась усмішка в Голани...». «Чувственный» Каббани, впрочем, гораздо известнее Каббани «политического».

В цензурированном Арабском мире, где не так-то легко выражать откровенные мысли, поэзия с ее многозначностью и коммуникативной точностью остается на передовых позициях на фоне прозы. С одной стороны, здесь играет свою роль культурный элемент (арабский менталитет вообще «поэтический» и исторически ориентированный, прежде всего, на слушание, а не на чтение), с другой — политический. Иракский писатель Фадиль аль-Аззауви, который сейчас живет в Берлине, часто повторяет такую историю своего жизненного выбора: «Когда я рассказал матери о желании стать поэтом, она разочарованно сказала: я хотела бы сделать из тебя человека с достойным будущим, а ты хочешь быть попрошайкой! Поэтом, — сказал я, а не попрошайкой! Тогда она с иронией сказала: а кто такие арабские поэты, как не попрошайки? Продавать лживые поэмы визирям, эмирам и королям!». Его сборник «Восточное дерево», изданный еще в 1975 году и переведенный на несколько языков, в сказочно-поэтической форме, в коротких, но точных притчах повествует о бурных мыслях, которые сегодня беспокоят Арабский мир.

«Саут ар-расас»

В каждой литературе есть свой культурный набор сюжетов, и арабская, несмотря на значительный «люфт» современных авторов в сторону заимствования западных стилей, сохранила его и приумножила. Речь идёт, прежде всего, о сюжете авды (араб. «авда» — возврат), так сказать, воплощенную в художественном слове историческую память. Еще в прошлом веке это была тематика палестинских авторов, в частности Хасана Канафани (1936–1972), Махмуда Дервиша (1941–2008). Сегодня к этой теме добавилась проблема миграции: в творчестве Самар Язбек (1970), Ранды Джаррар (1978), Хавры ан-Надави (1984) речь идет о поиске родины. Уроженка Ирака Хавра ан-Надави, например, дебютировала со своим англоязычным романом «Под копенгагенским небом». Да, это все еще арабская литература, а ее автор не единственная арабская женщина, которая в 2011 году фигурировала в списке номинантов на International Prize for Arabic Fiction (IPAF). Примечательным в этом смысле и опыт египтянки Мирал ат-Тагауви (1968), которая, будучи уже достаточно известной в своей стране, в 2007 году переехала в США и там написала свой шедевр «Бруклинские высоты» (на арабском), за который получила литературное отличие имени Нахиба Магфуза (ее вручает Американский университет в Каире). Очевидно, с каждым годом эта тема будет представлена в творчестве арабских литераторов больше и больше, особенно после миграционного кризиса 2014–2015 годов.

Важная для современной арабской литературы тема — война. Хада ас-Самман, родившаяся в 1942-м в Дамаске, пережила гражданскую войну в Ливане (1975–1990), позже поселилась в Париже. Ее «Бейрутские ужасы», изданные в 1997-м — это в определенной степени автобиография; автор скрывалась от уличных боев в доме своего родственника. Интересно, что короткие рассказы, из которых состоит книга (197 отдельных «ужасов»), довольно нейтральные политически. Со страниц раздается «саут ар-расас» («свист пуль»), этот голос войны, на фоне которого развиваются человеческие чувства, проявляются достойные и негодяи. Позже, уже во «Влюбленной в чернильницу», «Абсурдном романе» и других произведениях, Хада ас-Самман обращается к внутреннему миру своих соотечественников; писательница во многих моментах очень откровенная, отчасти «тяжелая», немало текстов отличаются сложностью и депрессивностью.

Женский голос

Специфически женской темы касается роман «Девушки из Эр-Рияда», написанный саудовской авторкой (сейчас живет в США) Раджой Альсани (1981). Некоторые на родине, в Саудовской Аравии, даже пытались привлечь ее к ответственности за «слишком откровенные» вещи. На самом деле в романе, написанном как электронные письма нескольких девушек из столицы королевства, отражены проблемы закрытого общества, отсутствие «свободного» общения между молодежью и т. п. Роман быстро получил популярность на Западе. Сама писательница в одном из интервью на все вопросы о том, почему она пишет собственно об этих вещах, отвечала, что «это жизнь… жизнь, далекая от идеала. Я пишу о том, что есть на самом деле, а не о том, что кому-то кажется… В нашем обществе вообще не воспринимают другой точки зрения, и это проблема». Дискутировали о ее романе практически во всех ведущих СМИ региона. Один из преподавателей Исламского университета Имама Мухаммада ибн Сауда с Эр-Рияда в своей эмоциональной критической статье писал: «Еще до рождения Раджи Альсани девушки из Эр-Рияда знали, что такое честь, скромность, стыд и хиджаб… Почему она не пишет о тех, которые проводят время за изучением Корана и религиозной науки?!». Вопрос, конечно, риторический.

С популярностью еще одной арабской авторки, которая пишет на схожие теме, Радже Альсани пока не сравниться. Речь идет о Ахлям Мустаханами, которая родилась в 1954 году в Тунисе, переехала в Алжир, а затем длительное время жила во Франции и наконец поселилась в Бейруте, где имеет свое издательство. Роман «Воспоминания тела», написанный в 1988 году и опубликованный в 1993 году, выдержал уже почти четыре десятка изданий (общим тиражом более миллиона). Слова, которыми начинается это произведение («Любовь — это то, что было между нами, а литература — то, чего не было»), определили его общую суть. В этой книге, которой присуща острота чувств, описаны будни алжирского города Константина в 1960–1980-х годах, сложные переживания молодых людей. Местами роман автобиографический, местами откровенно философский. Чтобы понять этот шедевр, нужно хорошо знать исторический фон, на котором, собственно, и разворачиваются события. В 2010 году книга была экранизирована в виде сериала. В том же духе написаны «Хаос чувств» (1997) и «Дорогой через постель» (2003). В 2006 году Forbes писал об Ахлям Мустаханами как об успешном арабском литераторе и одной из самых влиятельных женщин в Арабском мире. Действительно, по количеству наград (от ЮНЕСКО до уже упомянутой премии имени Нахиба Магфуза) с ней не сравнится в регионе никто, и, возможно, Ахлям еще когда-то заслуженно получит своего Нобеля. Обидно признавать, но ни на русском, ни на украинском ее романы до сих пор не публиковались, а вот на английском и французском изданы практически все ее значимые произведения.

Как видим, арабская литература — явление многогранное, сложное, но и чрезвычайно динамичное. Здесь целесообразно говорить о «национальных» арабских литературах (сирийская, египетская, палестинская и др.), потому что в очень многих случаях именно процессы на родине обусловили направления поэтического или прозаического творчества, а присутствие местных диалектизмов в литературном языке формировало и специфику восприятия. И хотя большинство известных арабских писателей уже давно связали свою судьбу с Западом (часто вынужденно, а иногда просто в поисках «лучшей жизни»), связь с родиной они не теряют. Другой вопрос — как сегодня неарабскому читателю, часто плохо знакомому с восточной историей или культурой, читать и воспринимать эти тексты. Для украинцев это, к сожалению, вообще не очень актуальный вопрос: переводов современной художественной литературы у нас мало. Что-то публиковалось в журнале иностранной литературы «Вселенная», а вот с отдельными публикациями пока не складывается. Понятно почему: работа сложная, специалистов мало, вкладываться в «экзотический» проект издатели не спешат. А жаль: я более чем уверен, что Адонис, Махмуд Дервиш или Ахлям Мустаханами на украинском читались бы очень хорошо. Поэтому, как и современные арабские литераторы, будем надеяться на лучшее.

Михаил Якубович